Влияние Библии особенно ощутимо в польской литературе эпохи Возрождения, когда М. Рей создал прозаическую версию Псалтыри (1546), П. Скарга написал «Сеймовые проповеди» (1597). Оно отразилось в творчестве крупнейшего польского поэта Возрождения Я. Кохановского, чье стихотворное переложение «Псалмы Давида» (1578), признанное одним из выдающихся поэтических произведений этого периода, послужило образцом для поэтов-романтиков 19 в. Я. Кохановский написал также эпическую поэму «Ламентации», навеянную Плачем Иеремии . Историк и поэт В. Коховский воспел победу короля Яна III Собеского над турками в поэме «Польские псалмодии» (1693), в которой заметно влияние библейского стиля. Начиная с 16–17 вв. и позднее в репертуаре польских придворных театров постоянно присутствуют драматические произведения, интермедии на библейские, в том числе ветхозаветные, сюжеты.

Новое увлечение Библией проявилось в период расцвета литературы романтизма (первая половина 19 в.). Библейскими мотивами изобилуют «Книга польского народа и польского пилигримства» А. Мицкевича (1832), поэма «Ангелли» Ю. Словацкого (1838), «Псалмы будущего» З. Красиньского (1845), стихотворный цикл «Жалобы Иеремии» К. Уейского. В поэме «Польские евреи» (1861) Ц. К. Норвид излагает историю еврейского народа от Моисея до современной борьбы поляков и евреев против общих угнетателей.

Многие польские писатели 19–20 вв. (К. Бродзиньский, С. Витвицкий, М. Конопницкая, В. Белза, К. Пшерва-Тетмайер, Я. Каспрович, Л. Стафф, Я. Добрачиньский и другие) обращались к образам Библии, таким, как Каин и Авель, Моисей, Самсон , Саул , Давид , Юдифь . Библейские мотивы присутствуют в творчестве Б. Лесьмяна . В драматических произведениях С. Выспяньского («Даниэль», 1907, и других), К. Х. Ростворовского библейские и исторические еврейские персонажи изображены в аллегорической и мифологизированной форме.

В годы коммунистической диктатуры обращение литератора к библейской тематике и даже к библейской стилистике стало символом политической неблагонадежности; сама Библия была зачастую недоступна. В этих условиях появление непритязательной книги З. Косидовского «Библейские сказания» (1963), в которой сюжеты Библии пересказаны в живой беллетристической форме и прокомментированы в духе Ю. Вельхаузена , стало событием общественной жизни. Книга многократно переиздавалась, переводилась на иностранные языки; русский перевод был очень популярен в Советском Союзе.

Еврейская тема в польской литературе . Проблема отношения к современным евреям, которая впервые в польской литературе была поставлена в 16 в., решалась по-разному, в зависимости от процессов, происходивших в религии, политике, культуре, общественных отношениях. Значительное число произведений, тематически связанных с еврейством, создавалось в периоды, когда свобода публичных дискуссий по еврейскому вопросу была по разным причинам ограничена, поэтому их роль в общественной жизни была велика. В старопольской литературе еврейские сюжеты редки, они получили более широкое распространение в эпоху разделов, особенно после 1795 г., когда литература приняла на себя функции не существовавших в покоренной стране институтов национальной жизни. Наиболее популярной еврейская тема стала на рубеже 19–20 вв., когда в результате изменений, происходивших и в польском, и в еврейском обществе, обострились социальные отношения. После восстановления независимости Польши обсуждение «еврейского вопроса» перешло из сферы чисто литературной в общественно-политическую. В условиях коммунистического режима литераторы, затрагивавшие еврейскую проблематику, нередко вынуждены были прибегать к аллегорически-условной форме выражения.

Для польской литературы 16 и 17 вв., как и для всей католической полемической литературы эпохи Реформации и Контрреформации, характерно враждебное отношение к евреям. Литература давала стереотипный, лишенный индивидуальных черт отрицательный образ еврея, окрашенный обычно комически. Старопольская литература не видела связи между евреями Библии и современным еврейством: идеализированные герои Библии, которые должны были служить образцом для христиан, не сочетались с расхожими представлениями о современных евреях, ростовщиках и жуликах, враждебных христианству с его высокими нравственными установлениями. Сатирические образы евреев варьируются в польских и польско-латинских стихотворных трактатах дидактического и политического характера: «Еврейские мелодии» Я. Дантишека (первая половина 16 в.); «Роксолания» (1584) и «Victoria deorum» («Победа богов», 1595?) С. Клёновича; «Одержимость польской короны» П. Горчына (начало 17 в.). Презрением к евреям проникнут сборник антикатолических проповедей «Постилла» (1557) кальвиниста М. Рея. В памфлете анонимного автора «Выступление евреев в поход» (1606) подчеркивается трусость евреев, на которых нападают ученики иезуитских школ. Злую сатиру на евреев, их религию и обычаи представляют памфлеты «Об изумительных заблуждениях евреев» (аноним; середина 16 в.), «Талмуд, или Еврейская вера», «Письмо польских евреев к Мессии», «Новый Иерихон» Я. А. Кмиты (первая половина 17 в.), «Зеркало польской короны» С. Мичиньского (1618), «Беседа теолога с раввином» М. Короны (1641), «Своеволие евреев» (1648) и «Проявления своеволия евреев» (1638) В. Базыли, «О святости убиенных евреями» Е. Катовича (первая половина 18 в.), «Три священные гостии, изрезанные ножами евреев» Т. Третера (1772) и другие. Все они содержат обычный для антиеврейской литературы (см. Антисемитизм) набор обвинений в ритуальных убийствах, в употреблении христианской крови, в гостии осквернении . В духе этих обвинений выдержаны эпиграммы В. Потоцкого и В. Коховского (вторая половина 17 в.), интермедии «Из мужиков в короли» П. Барыки (первая половина 17 в.), «Dialogus de nativitate domini nostri Jesu Christi» («Диалог о рождении господа нашего Иисуса Христа», 1707) анонимного автора.

В конце 18 в. политическая ситуация изменилась. В период так называемого Четырехлетнего сейма (1788–1792) и в начале 19 в., когда особо остро встала проблема социальных реформ, стало меняться и отношение к евреям. Писатели-радикалы выступали за веротерпимость; в этом духе выдержаны записка М. Бутрымовича «Еврейская реформа» (1790), трактат Т. Чацкого «Рассуждения о евреях и караимах» (1807). Однако крупнейший писатель 18 в. И. Красицкий в дидактическом романе «Пан Подстолий» (1778–1803) высказывает остро критическое отношение к евреям. Антиеврейские традиции польской литературы 16–17 вв. продолжены и в сатирических произведениях А. Нарушевича (сборники «Убогий литератор», 1772; «Маскарады», 1778). С. К. Потоцкий в романе-памфлете «Путешествие в Темноград» (1820) повторяет утверждения о вреде, который евреи причиняют Польше. Во многих произведениях встречаются комические шаржированные персонажи, подобные героям романа А. Клодзиньского «Польский еврей, или У каждого свои причуды» (начало 19 в.).

Сентиментализм, сложившийся в конце 18 в., породил новое явление - «эмоциональное уравнение в правах» персонажей-евреев, которые приобрели уже индивидуальные черты и изображались в серьезном духе. Наиболее значительный сентиментальный роман на еврейскую тему - «Лейбе и Сиора, или Письма двух влюбленных» (1821) Ю. У. Немцевича. Герой романа, тянущийся к европейской культуре, жаждущий реформ еврейского общества, отказывающийся от Талмуда как источника «еврейских пороков», стал прототипом еврейских персонажей - «поборников прогресса», получивших широкое распространение в польской литературе второй половины 19 в. Популярный сюжет сентиментального романа - мелодраматическая история любви еврейки и христианина - перешел в прозу романтического направления (рассказы Паулины Кракововой «Еврейка, или Саси на Кемпе», Й. Головиньского «Рахель», «Повесть без названия» Ю. И. Крашевского, 1855). Легенда об Эстерке, возлюбленной короля Казимира III , использована в исторических романах Ф. Бернатовича «Наленч» (1828), А. Брониковского «Казимир Великий и Эстерка», Ю. И. Крашевского «Король крестьян», драме С. Козловского «Эстерка» (1886).

Романтизм в польской литературе 19 в. совершил подлинную революцию в изображении еврейства. Новый подход предполагал отношение к еврейской истории как к «исторической тайне», к процессу, который от величия библейских времен привел к современному упадку (что вызывало ассоциации с историческими судьбами Польши); мессианскую концепцию метафизического и исторического братства обоих избранных Богом народов, наделенных особой миссией («Старшему брату Израилю - уважение, братство, помощь» - А. Мицкевич); идею гармонического сосуществования поляков и евреев «на одной земле» как составную часть национальной мифологии; интерес к еврейской мысли, прежде всего к каббале (каббалистические мотивы присутствуют в творчестве А. Товяньского, А. Мицкевича, Ю. Словацкого). Романтизм привнес в изображаемый еврейский мир метафизическую и историческую глубину, сделал героев живыми и значительными. Романтики идеализировали образ жизни евреев, сложившийся в шляхетской Польше, традиционный еврей стилизовался под библейского патриарха (например, в рассказе И. Ходжко «Пустынник в Пронюнах»). С другой стороны, писатели-романтики не одобряли тягу евреев к эмансипации и ассимиляции; ассимиляторские тенденции трактовались как измена миссии Израиля (Мицкевич). Со всем этим, однако, сочеталась неоднозначность оценок персонажей одновременно идеализированных и демонических. Такова Юдифь в драме Ю. Словацкого «Ксендз Марек» (1843). Словацкий изобразил евреев униженными, ненавидимыми, осужденными на презрение и смерть, но создал и титанический образ еврейки-мстительницы, воплотивший романтический идеал поэта. В драме «Небожественная комедия» (1835), наиболее значительном произведении З. Красиньского, евреи представлены как враги польского народа и христианства, как злая сила истории. Ненавидя грядущую социальную революцию, Красиньский подчеркивает роль выкрестов в революционном движении. Однако для романтической литературы в целом такое однозначно негативное восприятие евреев нехарактерно.

В период романтизма еврейская тематика присутствовала не только в драме (Ю. Коженевский, «Евреи», 1843), в художественной прозе (Ю. И. Крашевский, «Волшебный фонарь», 1843–44), описаниях путешествий (Ю. И. Крашевский «Воспоминание о Полесье, Волыни и Литве»), но также и в поэзии. Еврейские образы представлены в стихотворениях и поэмах Т. Ленартовича, В. Сырокомли и, в большей мере, Ц. К. Норвида, творчество которого представляет переходный этап от романтизма к позитивизму. Особо следует отметить шедевр польской литературы - эпическую поэму о времени нашествия Наполеона на Россию «Пан Тадеуш» А. Мицкевича (1834). В образе корчмаря-цимбалиста Янкеля воплощены представления о еврействе, хранящем национальные традиции и преданном польской патриотической идее. Влияние этого образа проявляется в творчестве многих писателей (например, В. Лозиньский «Заколдованная усадьба», 1859 и другие), его значение вышло далеко за рамки литературы, и в общественном сознании герой Мицкевича стал воплощением мифа о польско-еврейской гармонии.

После восстания 1863 г., в котором принимали участие и евреи, в общественной мысли Польши господствующие позиции завоевывает позитивизм, что отразилось в усилении реалистических тенденций в польской литературе. На первый план выдвигается проза - повесть, роман, в том числе исторический, а также драма и бытовая комедия. Заимствованная из творчества романтиков идея близости национальных судеб поляков и евреев и стереотипный образ еврея - польского патриота - несли большую идеологическую нагрузку. В этом ключе еврейская тема освещается в прозе - в повестях Ю. И. Крашевского «Еврей» (1866), В. Кощица «В огне свободы», К. Юноши «Фроим», частично в романе «Кукла» Б. Пруса (1887–89), а также в поэзии М. Романовского, В. Вольского, А. Урбаньского. Еврейский вопрос был одним из важнейших в позитивистской социальной программе, и еврейская тематика занимала в творчестве писателей этого направления значительное место. В отличие от романтиков, реалисты были сторонниками ассимиляции. Это основывалось на представлении об обществе как организме и на убеждении, что евреи как часть организма Польши могут быть полезны стране. В повестях В. Пшиборовского «Хинда» (1869) и М. Балуцкого «Еврейка» (1870) в рамках любовного сюжета пропагандируются эмансипация и ассимиляция. Позитивистская литература впервые представила евреев как социальную группу, не ограничиваясь, как это было прежде, созданием героев, лишенных своей социальной среды. Требуя реформы еврейской жизни, писатели резко критиковали отношения в традиционном еврейском обществе, и, изображая героев из социальных низов, представляли их как жертв гетто. В повестях А. Свентоховского «Хава Рубин» (1879), Марии Конопницкой «Яктон», в рассказе Элизы Ожешко «Дай цветочек» (1872) четко проявилось отрицательное отношение к культуре местечек, в которых писатели этого направления видели бастионы невежества и косности, что соответствовало взглядам представителей Х аскалы . Программу реформ писатели-позитивисты формулировали с национальной точки зрения, выступая за полонизацию и вовлечение евреев в польскую жизнь. Выдающимся произведением, осветившим тему еврейства с этих позиций, был роман Ожешко «Меир Эзофович» (1878). Главному герою, молодому еврейскому реформатору, в конце романа выносят херем , его изгоняют из местечка; в финале звучит призыв к солидарности и братской помощи человеку, вырвавшемуся из мрака. Еврейские сюжеты используются и в драматургии, и в поэзии (драма «Еврей» Э. Любовского, 1868; комедия под тем же названием А. Асныка, 1875; стихи В. Гомулицкого).

Однако надежды на полонизацию и интеграцию еврейства в польском обществе, на возможность создания гармоничных польско-еврейских отношений оказались непрочными. Переломным стал 1881 г. - год Варшавского погрома (см. Погромы). В реалистической прозе 1880-х гг. снова появляются антиеврейские мотивы, это заметно в творчестве таких крупных писателей, как Б. Прус и М. Конопницкая. В романе Пруса «Кукла» выведены два героя-еврея: благородный Шуман, обрисованный в традициях романтической прозы, и Шлангбаум - скупец, безжалостный хищник, высокомерный с бедняками и приниженный с богатыми. В историческом романе «Фараон» (1895–96) Прус намекает на положение евреев в Польше и их роль трактует негативно. М. Конопницкая в рассказе «Мендель Гданьский» (1893), с ужасом изображая погром как катастрофу и для евреев, и для христиан, не может удержаться от антиеврейских выпадов. Многие писатели в это время сменили филосемитскую позицию на антисемитскую, что было очевидным признаком крушения идеологии позитивизма. А. Свентоховский, некогда человек широких взглядов, примкнул к писателям-антисемитам; с реакционными националистическими кругами сблизился бывший революционер-демократ А. Немоевский; М. Балуцкий написал проникнутую юдофобией повесть «В еврейских руках» (1885); скептицизмом и неверием в возможность сближения евреев и поляков проникнут роман М. Гавалевича «Мехесы» (1893). Однако в эти же годы появилась повесть С. Жеромского «Бездомные» (1900), в которой сочувственно изображен врач-еврей, социальный новатор, борющийся за реформы в застойном польском обществе.

В конце 19 в. появляются тенденции, связанные со становлением нового литературного направления - натурализма. Писатели-натуралисты рассматривали польско-еврейские отношения как неизбежную конфронтацию различных племенных организмов. Эти веяния и идеология усиливавшегося национализма отразились в ряде антисемитских романов конца 19 в. Развивалась прежняя идея о разрушительной роли евреев в социальной, экономической и политической жизни Польши, стал популярен собирательный образ еврейского буржуа, в обрисовке которого критика капиталистического мира сочеталась с антисемитизмом. Эти установки отразились в романах А. Грушевского «Жулики» (1899), К. Пшервы-Тетмайера «Панна Мери» (1901), а также в творчестве наиболее талантливого представителя натурализма В. Реймонта. В романе «Земля обетованная» (1899) В. Реймонт описывает социальный конфликт в промышленном городе Лодзи: еврейские и немецкие капиталисты эксплуатируют польский рабочий класс. Нередко в это время создавались эклектические произведения, сочетавшие давние позитивистские и филосемитские установки с натуралистическим методом, например, повести И. Мачеёвского «Зызма» (1896), Габриэли Запольской «Малка Шварценкопф» (1897) и «Йойне Фируклес» (1899). С возродившимися в последнее десятилетие 19 в. неоромантическими тенденциями пробудился интерес к мистико-религиозным аспектам еврейской мысли, что отразилось, например, в произведении Е. Жулавского «Конец Мессии» (1911). Евреи - герои драм С. Выспяньского «Свадьба» (первая постановка в 1901 г.), «Судьи» (1907) - окружены мистической аурой.

Среди писателей, симпатизировавших евреям, выделяется К. Юноша (Шанявский). «Наше общество знает посредника, купца, ремесленника, но не знает еврея, - писал Юноша. - Оно не знает его таким, каким он бывает дома, в школе, в обществе своих собратьев, в молельне». Свое творчество писатель посвятил идее сближения двух народов. К. Юноша написал этнографический очерк «Наши евреи в местечках и селах» (1899), повесть «Пять книг жития и деяний почтенного Симхи Боруха Кальткугеля» (1895), рассказы в сборниках «С мазурской земли» (1884) и «Монологи» (1894–98), где с теплотой изображены еврейские бедняки. К. Юноша перевел с идиш на польский язык роман Менделе Мохер Сфарима «Путешествие Вениамина Третьего» (издан под названием «Еврейский Дон-Кихот», 1885) и его повесть «Кляча» (1886).

В период между двумя мировыми войнами еврейские мотивы в польской литературе стали звучать значительно реже, чем прежде. Отчасти это связано с тем, что еврейская тематика широко освещалась в публицистике. В начале 1920-х гг. в левых кругах евреев считали согражданами, разделяющими идеалы передовых представителей польского общества. Поэт-коммунист В. Броневский в стихотворении «На смерть революционера» (1925) рассказал о еврее, боровшемся за дело польского рабочего класса, в стихотворении «Луна с Павьей улицы» изобразил жизнь еврейской бедноты, а в стихотворении «Памяти Шмуля Зигельбойма» рассказал о польском еврее, совершившем в Лондоне самоубийство, чтобы привлечь внимание мира к уничтожению евреев нацистами. (В годы Второй мировой войны В. Броневский служил в рядах польской армии Андерса в Эрец-Исраэль и сборники его стихотворений «Штык к винтовке» /1943/ и «Избранные стихи 1925–1944» /1944/ были изданы в Иерусалиме.) К. И. Галчиньский в поэмах «Лунная соната семейства Кон», «Баллада об Арончике», «Вильно, улица Немецкая» пишет о евреях с симпатией, но порой и с иронией. Против антисемитизма, как польского, так и всемирного, выступали многие польские писатели, в том числе неевреи А. М. Свинарский, Э. Шиманьский и другие.

В произведениях писателей националистического направления отношение к евреям было иным. Так, А. Новачиньский (1876–1944; сын католика-аристократа и еврейки; писал под псевдонимом Нойверт; погиб во время антинацистского восстания в Варшаве) был автором многочисленных антиеврейских публицистических статей (сборник «Памфлеты», 1930) и сатирических рассказов (сборники «Песчаные холмы», 1922, и «Слова, слова, слова...», 1938).

В послевоенный период польская литература часто обращалась к теме прошедшей войны, ввергшей страну в тяжкие бедствия и уничтожившей дотла польское еврейство. О гитлеровских лагерях смерти писали З. Налковска (сборник рассказов «Медальоны», 1946), бывшие узницы С. Шмаглевска (воспоминания «Дым над Биркенау», 1945, и «Нас душит гнев», 1955), К. Живульска («Я пережила Освенцим», 1946). После войны вышли в свет сборники рассказов испытавшего ужасы гитлеровского лагеря Т. Боровского «Прощание с Марией» и «Каменный мир» (оба в 1948 г.). Со Второй мировой войны, когда Е. Анджеевский написал повесть «Великая неделя» (1945), и до 1980-х гг., когда появился роман Я. М. Рымкевича «Умшлагплатц», в польской литературе присутствует тема Катастрофы , к ней обращаются писатели-поляки и евреи. Катастрофе посвящены прозаические произведения (повесть Иды Финк /родилась в 1921 г./ «Отрезок времени»), стихи (поэзия А. Слуцкого /1920–72/, С. Выгодского , поэма Е. Фицовского /1924–2006/ «Прочтение пепла»), пьесы (С. Загорска «Смоча, 13»).

В литературе коммунистической Польши характер освещения еврейской темы менялся в зависимости от колебаний официального курса культурной политики, политической обстановки и требований цензуры. Так, в начале 1950-х гг. цензура требовала приглушения темы страданий; антиеврейская истерия 1968 г. также отразилась на цензурной политике. Тем не менее, громадный общественный интерес к теме преодолевал цензурные преграды. Из ранней литературы о Катастрофе особое место принадлежит сборникам рассказов А. Рудницкого (1912–90; участник еврейского Сопротивления и Варшавского восстания 1944 г.) «Шекспир» (1948), «Бегство из Ясной Поляны» (1949), «Живое и мертвое море» (1952; сборник удостоен Государственной премии Польши 1955), в которых преобладают тема сопротивления и персонажи героического плана. Трагедия гибели миллионов выражена в повести Л. Бучковского «Черный поток» (1954), где страшная картина Катастрофы составляется из разрозненных сцен, рождающихся в больном воображении героя. Разные лики Катастрофы изображены в рассказах узника Освенцима С. Выгодского, например, в сборнике «Концерт по заявкам» (1961). Впоследствии писатели-евреи, которые пережили эти события в детстве, внесли новые мотивы в тему войны и гибели еврейства (Х. Гринберг /родился в 1936 г./, роман «Отряд Антигона», 1963; Б. Войдовский /родился в 1930 г./, повесть «Хлеб, брошенный мертвым», 1971; Ханна Краль /родилась в 1937 г./, «Успеть раньше Господа Бога» и другие). Новый поворот в послевоенной литературе еврейская тема получает с появлением так называемой «галицийской прозы» (Ю. Стрыйковский /1905–96/, повесть «Голоса во тьме», 1956, рассказы «Заезжий двор», «Эхо» и «На ивах... наши арфы», 1974; А. Кушневич, повести «Зоны» и «Возвращение»), где еврейский мир изображен как неотъемлемая часть ностальгически милой довоенной Польши. Преследования и изгнание евреев в 1968 г. вызвали в среде изгнанников стремление к сведению счетов с польским антисемитизмом (что отразилось, например, в сборнике стихотворений С. Выгодского «Древо тьмы», 1971). Антисемитская вакханалия 1968 г. аллегорически отображена в повести А. Щипёрского «Месса за город Аррас» (1971). В 1980-х гг. возродился интерес как к событиям Второй мировой войны, так и ко всему комплексу польско-еврейских отношений; большой отклик вызвал роман А. Щипёрского «Начало». Еврейская тема в эти годы интересует и писателей нового поколения, для которых еврейская жизнь - не более чем историческое прошлое, и они отображают ее только на основании литературных источников (такова повесть В. Пажневского «Короткие дни»).

Писатели-евреи в польской литературе . Первые дошедшие до нас польские тексты, авторами которых были евреи, - анонимные стихи конца 18 в. - начала 19 в. В польскую литературу евреи вошли поздно, что было обусловлено специфической языковой и социальной ситуацией. Польские евреи говорили на идиш до начала 20 в., писали по-польски очень редко. Поляки и евреи жили обособленно друг от друга; не слишком частые случаи вхождения евреев в польскую среду были связаны с отступничеством . Знание разговорного польского языка, необходимое для экономических контактов, было, как правило, ограниченным, овладению латинским алфавитом мешал религиозный барьер - латынь по еврейским представлениям была связана с католицизмом, поэтому владение польским языком и умение писать по-польски были в среде евреев редкостью даже в начале 19 в. Первый польский писатель еврейского происхождения Я. Чиньски (1801–67) вышел из среды франкистов (см. Я. Франк), как и А. Мицкевич. В середине 19 в. в литературе и публицистике демократического направления появляются писатели - выходцы из гетто, которые, порвав с ортодоксальной средой и войдя в польское общество, не связывали этот шаг, по крайней мере, в начале своей литературной карьеры, с обращением в иную веру.

Мицкевич приветствовал историка литературы, эссеиста и поэта Ю. Клячко (1825–1906) как первого еврея, писавшего по-польски, затем по-польски писали поэт, журналист и драматург В. Ордон (Шанцер, 1848–1914), поэт и историк Алкар (А. Краусхар, 1843–1931), который перевел на польский язык ряд произведений Г. Гейне , и другие. В 1890-е гг. много евреев пришло в польскую литературу, а в начале 20 в. они занимали в ней уже заметное место. Появилась группа польскоязычной еврейской интеллигенции, начала развиваться еврейская журналистика на польском языке. С 1868 г. по 1916 г. издавался журнал «Израэлит», на страницах которого велась пропаганда ассимиляции и эмансипации евреев. В это время публиковали свои произведения выдающийся историк литературы и прозаик В. Фельдман (1868–1919), литературный критик и переводчик Ц. Еллента (Хиршбанд, 1861–1935), поэт, прозаик и переводчик А. Ланге (1861–1929), литературный критик и переводчик Ст. Лак (1876–1909), писатель и педагог Я. Корчак , литературный критик Остап Ортвин (О. Катценелленбоген, 1877–1942), критик, поэт и переводчик Л. Бельмонт (Блюменталь, 1865–1940). Польские писатели-евреи придерживались различных общественно-литературных позиций - от характерной для эпохи Х аскалы пропаганды модернизации еврейской культуры до призывов к тотальной ассимиляции и полному принятию польской культуры. Многие писатели принимали христианство, иногда в конце жизни (Клячко) или на смертном одре (Фельдман). Некоторые литераторы писали в основном на еврейские сюжеты (Фельдман, «Прекрасная еврейка», «Еврей», оба произведения - 1888; «Чудотворец», 1901); иногда, не избегая еврейской тематики, писатели отстранялись от изображаемой среды (Д. Зглиньски /Фройденсон, 1847–1931/, «За общим столом», 1877, «Якуб Варка», 1893); часть писателей-евреев избегала еврейской проблематики. В начале 20 в., когда национализм усилился, В. Фельдман стал мишенью антисемитских нападок.

В период между войнами проявления антисемитизма переросли в систему «самообороны» от вторжения «чужаков» в польскую культуру, и шовинизм стал важным фактором литературной жизни Польши. Тем не менее, и в 1918–1939 гг. писатели-евреи (в том числе выкресты) играли в литературном процессе значительную роль. Это было заметно прежде всего в поэзии: евреи в этот период представляют все направления польской лирики - от продолжателей традиций литературных течений 1890–1917 гг. «Молодой Польши» (Б. Лесьмян) и умеренных новаторов групп «Скамандр» (Ю. Тувим ; А. Слонимский ; поэт и переводчик Ю. Виттлин, 1896–1976, Зузанна Гинчанка, 1917–44), «Квадрига» (Л. Шенвальд, 1909–44), экспрессионистов (Я. Стур / Х ерш Фейнгольд/, 1895–1923) до крайне авангардистских течений - футуризма (Б. Ясенский ; А. Ват /1900–67/; А. Стерн /1899–1968/) и группы «краковских авангардистов» (поэт и литературовед Т. Пейпер /1881–1969/, поэт, прозаик и критик А. Важик /Вагман; 1905–82/). Среди писателей-прозаиков еврейского происхождения - Халина Гурска (1898–1942), Ирена Кшивицка (1904–94), сатирик и детский писатель Я. Бжехва (см. Б. Лесьмян), авангардисты Б. Шульц , А. Рудницкий, А. Ват (см. выше), драматург Б. Винавер (1883–1944). Как и в прошлом столетии, много евреев было среди литературных критиков: С. Адальберг (1868–1939), Л. Фриде (1912–42), Х. Бегелейзен (1855–1934), Р. Блют (1891–1939), Э. Бройтре (1886–1943), Л. Помировский (Помпер, 1891–1943). Значительное место в литературной жизни занимал еженедельник «Вядомосци литерацке» (1924–39; редактор М. Грыдзевский, 1894–1970). Писатели этого периода придерживались разной идеологии - от либерализма (М. Грыдзевский) до коммунизма (Б. Ясенский). Продолжало расти влияние польского языка, в то же время развивалось еврейское самосознание; все это послужило причиной возникновения еврейской культуры на польском языке: журналистики, театра, системы образования, где польский язык был при обучении третьим после иврита и идиш.

Новым явлением стала еврейская литература на польском языке, идейно связанная с антиассимиляторским еврейским национальным движением. В произведениях польско-еврейской литературы, публиковавшихся в сионистской прессе, наибольшее значение имела поэзия (М. Шимель, 1903–42; первый период творчества поэта и драматурга Р. Брандштеттера). Менее широко были представлены проза (Я. Аппеншляк, 1894–1950) и драматургия. Польско-еврейские авторы сосредоточили свое внимание на проблеме еврейства как такового, на наследии местечек и строительстве новой Палестины. Во время Катастрофы европейского еврейства погибли Я. Корчак, О. Ортвин, Л. Бельмонт, Х. Гурска, З. Гинчанка, Л. Фриде, М. Шимель и многие другие; после войны в Польше из-за эмиграции оставалось все меньше писателей-евреев. Тем не менее, и в 1960–70-х гг. еврейские авторы занимали заметное место в польской прозе (А. Рудницкий; Ю. Стрыйковский; П. Старк /1905–96/, С. Выгодский; К. Брандыс /1916–2000/; Ида Финк; Ю. Хен /родился в 1923 г./; Б. Войдовски; Ханна Краль; Х. Гринберг); в поэзии (М. Яструн, 1903–83; С. Е. Лец ; Л. Пастернак, 1910–69; А. Слуцкий), в критике (А. Сандауэр, 1913–89). Гибель миллионов евреев стала событием, сформировавшим политические позиции писателей: солидарность со своим народом ощутили и те, кто прежде был далек от еврейства (Тувим - «Мы, польские евреи», 1944; Лец; Яструн). Возникли эмигрантские группы писателей в Англии (вокруг журнала «Вядомости» Грыдзевского; М. Хемар, 1901–72), в Израиле (Финк, Выгодский и другие), в США (Гринберг и другие). Малочисленность еврейского населения в Польше заставляет предполагать, что писатели, родившиеся в годы войны (например, А. Розенфельд, родился в 1941 г.), - последнее поколение писателей-евреев в польской литературе.

КЕЭ, том: 6.
Кол.: 608–619.
Издано: 1992.

Польские писатели, возможно, не так хорошо знакомы российскому читателю. Однако классический пласт литературы этой страны очень самобытен и особенно драматичен. Возможно, это связано с трагической судьбой польского народа, многими веками завоеваний и раздела земель, с нацистским нашествием, разрушением страны и тяжелым ее восстановлением из руин.

Однако польские писатели известны нам и с другой стороны, в качестве ярчайших представителей таких популярных жанров, как научная фантастика и ироничный детектив. Расскажем о самых заметных писателях Польши 20-го и 21-го веков, чья слава вышла за пределы родной страны.

Сенкевич Хенрик

В конце 19-го века Сенкевич стал самым известным польским литератором. Книги польских писателей не часто удостаиваются крупнейших мировых премий, но Сенкевич в 1905-м стал Она была дана за весь его литературный труд.

Одно из самых известных его произведений - историческая сага “Огнем и мечом”, повествующая о Речи Посполитой. В 1894 году он пишет свое следующее знаковое произведение Quo Vadis, в русском переводе “Камо грядеши”. Этот роман о Римской империи закрепляет за Сенкевичем славу мастера исторического жанра в литературе. По сей день этот роман остается очень популярным и переводится на различные языки. Следующим его произведением стал роман “Крестоносцы” о нападениях Тевтонского Ордена на Польшу.

С началом Первой мировой войны Сенкевич уехал в Швейцарию, где умер в 1916 году и там же был похоронен. Позже его останки перезахоронили в Варшаве.

Лем Станислав

Польский писатель-футуролог знаком всему миру. Его перу принадлежат такие известнейшие произведения, как “Солярис”, “Эдем”, “Глас Господа” и другие.

Он родился в 1921 году в городе Львове, который тогда был польским. Во времена немецкой оккупации чудом не попал в гетто благодаря поддельным документам. После окончания Второй мировой он по программе репатриации переезжает в Краков, где учится на врача. В 46 году Лем печатает свой первый рассказ, а уже в 51 году выходит его дебютный роман “Астронавты”, который мгновенно сделал его известным.

Все творчество писателя можно условно разделить на несколько групп. Одна представляет собой серьезные произведения в духе научной фантастики. Другая написана им как писателем-сатириком. Это гротескные произведения, такие как “Кибериада” и “Мир на Земле”.

Гомбрович Витольд

Это польский драматург периода 50-60-х годов 20-го века. Его первый крупный роман “Фердидурка” произвел большой резонанс. Он навсегда поделил литературный мир Польши на поклонников и критиков его творчества, среди которых были и другие польские писатели.

За месяц до начала Второй мировой Гомбрович уплывает на теплоходе в Аргентину, где в эмиграции переживает страшные годы войны. После окончания военных действий писатель понимает, что на родине его творчество забыто, но и за рубежом завоевать славу непросто. Только в середине 50-х в Польше начинают перепечатывать его старые произведения.

В 60-х к нему возвращается популярность, во многом благодаря новым романам “Космос” и “Порнография”, которые публикуются во Франции. В Витольд Гомбрович остался мастером слова и философом, не раз вступавшим в спор с историей.

Вишневский Януш

Мало какие современные польские писатели так же известны в мире, как Януш Вишневский. Несмотря на то что сейчас он проживает во Франкфурте-на-Майне, его произведения всегда окрашены неповторимым обаянием польской прозы, ее драматизмом и лиричностью.

Дебютный роман Вишневского “Одиночество в сети” о виртуальной любви буквально взорвал мир. Три года книга была бестселлером, ее экранизировали и перевели на множество языков.

Хмелевская Иоанна

Произведения пани Хмелевской не причисляют к высокой истинной литературе, и неудивительно, ведь ее жанр - Однако отказать ей в известности нельзя. Книги Хмелевской стали столь популярны не только благодаря интриге и хитро закрученным детективным сюжетам, но и обаянию ее героев. Главная героиня многих книг списана с автора - смелая, ироничная, умная, азартная, пани Иоанна никого не оставляла равнодушным. Остальных Хмелевская списывала со своих друзей, родных и коллег. По воле ее фантазии многие становились жертвами или преступниками и, как потом со смехом замечали, так и не могли избавиться от навязанного образа.

Ее собственная жизнь подбрасывала ей немало сюжетов - любовные романы, головокружительные встречи, путешествия и куда менее приятные события Второй мировой, оккупация Варшавы, тяжелая экономическая судьба страны. Все это привнесло в ее книги тот живой язык и острый юмор, который распространился далеко за пределы родной страны.

Польская литература своей самобытностью, оригинальностью, притягательной разнородностью, но также и осложняющей ей международную карьеру герметичностью, обязана связям с запутанной, драматической историей Польши. С самого начала - а первые литературные тексты, написанные по-польски, датируются XIII в. - до самого конца XVIII столетия польская литература, литература свободной страны (в XVI в. даже державы), переживала все явления и метаморфозы литературы европейской, рождая таких эпохальных поэтов, как Ян Кохановский, Миколай Семп-Сажиньский или Игнацы Красицкий. Все они входят в европейскую плеяду творцов Ренессанса, барокко и Просвещения.

В конце XVIII в., когда Польша потеряла независимость, после чего в течение 120 лет перестанет существовать как государство, сложилась парадоксальная ситуация, принесшая обильные творческие плоды, но вместе с тем и губительные для литературы последствия. Для лишенного собственного государства народа писатель становится практически всем: духовным (а нередко и политическим) лидером, моральным авторитетом, правозащитником, вождем. Литература - единственной формой экспрессии и сохранения национального и культурного самосознания. Язык - единственной родиной. Это приведет к тому, что в польской литературе XIX в., как никогда до и никогда после, слово поэта обретет статус наивысшей справедливости, добра, права, правды, чуть ли не откровения. Поэта вознесут на пьедестал как национального "пророка", литературу - как "служение, высокое предназначение, миссию". Но таким требованиям могли соответствовать только самые великие, гениальные поэты XIX в.: Адам Мицкевич, Юлиуш Словацкий, Зигмунт Красиньский, Циприан Камил Норвид.

Призванная быть рупором патриотизма литература с тех пор в различные моменты польской истории будет поддаваться нажиму со стороны народа или бунтовать против этой тяжелой ноши. Между этими "долгом" и "бунтом" простирается необычайно богатое как идейно, так и эстетически пространство, в котором до сегодняшнего дня функционирует польская поэзия, проза, драматургия.

С одной стороны - универсальность, с другой - герметичность: эта дилемма дает представление о судьбе и европейском значении первых польских лауреатов Нобелевской премии. Генрик Сенкевич (1846 - 1916) - автор невероятно популярных, написанных "для укрепления духа" грандиозных романов об истории Польши (которые и сегодня являются наиболее охотно читаемыми книгами в стране), снискал поистине всемирную славу. Он получил Нобелевскую премию за "Камо грядеши (Quo Vadis)? " - роман о зарождении христианства, позже многократно экранизированный во многих странах, в том числе в Италии, США, Польше. Владислав Станислав Реймонт (1867 - 1925) получил Нобелевскую премию за универсальную эпопею "Мужики".
Польская литература XX в., особенно после обретения Польшей независимости после I мировой войны бунт против "обязанности" сделала одним из своих ярчайших отличительных признаков. Витольд Гомбрович - наверное, самый выдающuйся польский прозаик современности, писатель мирового значения, именно освобождение, "выход из польских рамок" сделал главной темой своего новаторского творчества.
Незнакомые ранее нотки - многозначительный гротеск, философская катастрофичность зазвучали в творчестве Бруно Шульца и Станислава Игнацы Виткевича, драматургия которого предвещала рождение "театра абсурда".

Польская литература при коммунистическом режиме развивалась как бы двумя параллельными путями. С одной стороны - свободная от ограничений цензуры и всякого рода "идеологического расшаркивания" эмиграционная литература: Милош, Гомбрович, Херлинг-Грудзиньский, Колаковский. С другой - литература, создававшаяся в стране, а значит, вынужденная, искать для себя такой способ существования и такой язык, которые, невзирая на ограничения, позволили бы авторам в меру нормально изъясняться. Возникновение после 1976 г. "самиздата" спасло польскую литературу, и более того, способствовало историческим переменам, кульминацией которых стал 1989-й год.

Парадоксальным образом именно трудные для свободы слова условия и исторические обстоятельства, укоренившиеся еще в традиции XIX столетия, в значительной степени способствовали формированию "польской поэтической школы" - феномена, чье мировое значение и воздействие трудно переоценить. Отличительными признаками польской поэзии являются способность говорить о судьбе одной человеческой личности в вихрях истории, умение соединять индивидуальную перспективу с универсальной, экзистенциальную и метафизическую - с исторической.

С абсолютно иной точки зрения, пользуясь совершенно другими выразительными средствами языка, описывает эту судьбу в своей гротескной драматургии Славомир Мрожек. Еще иначе рассказывает о ней "польская школа репортажа", представляющая собой специфический жанр, пользующийся большой популярностью в мире. Картину дополняет творчество прозаиков, чьи произведения переведены на многие языки. Речь идет о таких авторах, как: Ежи Анджеевский, Ярослав Ивашкевич, Тадеуш Конвицкий, Анджей Щиперский, Марек Хласко. И конечно - о создателе уникальной философской поэтики в литературе science-fiction Станиславе Леме, наверное, самом выдающемся сегодня в мировом масштабе авторе этого жанра.

После крушения коммунистического режима в 1989 г. польская литература обогащается новыми тенденциями. Самыми яркими и интересными являются поиски духовных корней или собственной "малой родины" в хитросплетениях новейшей истории (романы Павла Хюлле, Стефана Хвина, Антони Либеры), а также попытки введения в художественную литературу языка современных СМИ, знаковых явлений и героев массовой культуры.

Между традицией и днем сегодняшним, "долгом" и "бунтом", метафизикой и историей развивается современная польская литература, литература "в пути", в неустанном беге, стремлении и жажде осмыслить, записать, сберечь и передать всю правду о необычайном приключении, называемом "человеческой жизнью"...

Збигнев Херберт

Послание Пана Когито

Иди вслед за другими к темным пределам
за золотым руном небытия твоей последней наградой
иди не склонив головы среди тех кто стоит на коленях
среди обращенных спиной и рухнувших в пыль
помни ты спасен не затем чтобы жить
времени мало ты должен оставить свидетельство
будь отважен где разум изменит будь отважен
в конечном счете лишь это имеет значение
а Гнев твой бессильный пусть будет как море
всякий раз как услышишь голос униженных и избитых
(...)
берегись сухости сердца люби источник
птицу с неведомым именем дуб зимою
свет на стене и великолепие неба
им не нужно твое теплое дыхание
они затем чтоб сказать: никто тебя не утешит
не спи - когда свет в горах даст знак - встань и иди
иди пока кровь обращает в груди твоей темную звезду
повторяй древние заклинания человечества легенды и сказки
только так добудешь добро которого не добудешь
повторяй великие слова повторяй с упорством
как те кто идя через пустыни сгинул в песках
а наградят тебя тем что окажется под рукою
розгами смеха убийством на мусорной куче
иди только как будешь принят в круг холодных черепов
в круг твоих предков: Гильгамеша Гектора Роланда
защитников царства без края и города пепла
будь верным иди
(Перевод Владимира Семижонова)

Чеслав Милош

Так мало
Так мало я сказал.
Дни коротки.
Дни коротки
И ночи.
И года.
Так мало я сказал,
Я не успел.
Устало моё сердце
От восторгов,
Отчаянья,
Усердья
И надежд.
Левиафана пастью
Был проглочен я.
Я, весь нагой, лежал на берегу
Безлюдных островов.
Меня тянул с собою вниз, на дно,
Белёсый кит, что держит землю.
Вот, теперь не знаю,
Что было настоящим.
(Перевод Алексея Чернозубова)

Вислава Шимборская

Кот в пустой квартире
Умереть - так с котом нельзя.
Ибо что же кот будет делать
в пустой квартире.
Лезть на стену.
Отираться среди мебели.
Ничего как бы не изменилось,
но всё как будто подменили.
Ничего как бы не сдвинулось с места,
но всё не на месте.
И вечерами лампа уже не светит.
На лестнице слышны шаги,
но не те.
Рука, что клала рыбу на тарелку,
тоже не та, другая.
Что-то тут не начинается
в свою обычную пору.
Что-то тут не происходит
как должно.
Кто-то тут был и был,
а потом вдруг исчез,
и нет его на месте.
Обследованы все шкафы.
Облазаны все полки.
Заглянуто под ковер.
Даже вопреки запрету
разбросаны бумаги.
Что тут еще можно сделать.
Только спать и ждать.
Но пусть он только вернется,
пусть он только покажется.
Уж тут он узнает,
что так с котом нельзя.
Надо пойти в его сторону,
будто совсем не хочется,
потихонечку,
на очень обиженных лапах.
И никаких там прыжков,
мяуканий поначалу.
(Перевод Натальи Астафьевой)

Адам Загаевский

Письмо от читателя

Слишком много о смерти,
о тенях.
Напиши о жизни,
о буднях,
о жажде порядка.
(...)
Посмотри,
народы толпящиеся
на тесных стадионах
поют гимны ненависти.
Слишком много музыки
слишком мало согласия, покоя,
разума.
Напиши о минутах,
когда мостики дружбы
кажутся прочнее
отчаяния.
Напиши о любви,
о долгих вечерах,
о рассвете,
о деревьях,
о бесконечной терпеливости
света.
(Перевод Андрея Смирнова)

Тадеуш Ружевич

Кто такой поэт
поэт этот тот кто пишет стихи
и тот кто стихов не пишет
поэт этот тот кто рвет оковы
и тот кто их на себя налагает
поэт этот тот кто верит
и тот кто не может поверить
поэт этот тот кто солгал
и тот кого оболгали
поэт этот тот кто кормился из рук
и тот кто бил по рукам
поэт этот тот у кого есть глотка
и тот кто глотает правду
поэт это тот кто упал
и тот кто сумел подняться
поэт это тот кто уходит
и тот кто уйти не может
(Перевод с Андрея Базилевского)

Лауреаты Нобелевской премии

Польские писатели и поэты, чьи произведения наиболее охотно переводят на другие языки и издают за пределами Польши: Станислав Лем (переведен на 36 языков), Ежи Анджеевский (30), Вислава Шимборская (22), Марек Хласко (19), Рышард Капущиньский (17), Чеслав Милош (15), Славомир Мрожек (14), Кароль Войтыла - Папа Римский Иоанн Павел II (12), Збигнев Херберт (11).

Польские авторы четырежды в истории становились лауреатами Нобелевской премии в области литературы: Генрик Сенкевич (в 1905 г.) - за выдающиеся достижения в прозе эпического жанра и "редкостный талант, вместивший в себя дух народа", Владислав Реймонт (в 1924 г.) - за выдающуюся национальную эпопею "Мужики", Чеслав Милош (в 1980 г.) - за совокупность творческих достижений, и Вислава Шимборская (в 1996 г.) - за "поэзию, которая c ироничной точностью позволяет историческому и биологическому контексту проявиться во фрагментах человеческого бытия".

Театр абсурда

Мировую известность пьесы С. И. Виткевича-Виткация (1885 - 1939) обрели только в 50-е гг. ХХ столетия. Литературная конструкция этих драматургических произведений, базирующаяся на театральной условности и отвергающая создание всяческой иллюзии реального быта, что ранее вызывало упреки в "непонятности", тогда приблизилась к стилистике вошедшего в моду "театра абсурда". Более того, трагедия II мировой войны и разделение Европы в ее финале, казалось, служили подтверждением катастрофических предчувствий Виткация: вместо обреченного на гибель порядка старого мира приходит диктатура одураченных масс, а революция не приносит освобождения даже тем, кто ее совершил. Ужасы грядущих катаклизмов Виткаций "преподносил" в обертке типичного для жанра гротеска черного юмора, которым окрашена как его проза ("Прощание с осенью"), так и пьесы с "Сапожниками" во главе.
В те же рамки пытались поместить и драматургию Витольда Гомбровича (1904 - 1969), который, начиная еще с довоенной пьесы "Ивона - принцесса Бургундская", включая "Бракосочетние", и заканчивая одним из своих последних драматургических произведений "Оперетта" переводил на язык театра проблематику, поднятую в романах. Разыгранные на сцене ситуации, наглядно, "физически" изображавшие взаимоотношения действующих лиц, великолепно передавали главные мысли, заложенные в философии Гомбровича, служа проявлением того, как люди ведут себя сообразно взятым на себя общественным ролям и неустанно подчиняют видение окружающих собственному воображению.

Ключевое словосочетание "театр абсурда" облегчило международный старт пьесам Славомира Мрожека (р. 1930). "Танго" и "Эмигранты" триумфально прошли на европейских сценах и были восторженно приняты критиками и зрителями. Правда, сам автор неоднократно подчеркивал, что в окружающей действительности (особенно в ПНР 60-х годов) гораздо больше абсурда, чем в его пьесах. Однако саркастический смех в творчестве Мрожека воспринимался как достойный ответ на уродливые искажения современного мира, распад моральных норм и ценностей.

Еще один польский драматург, пьесы которого включены в репертуар многих театров мира - Януш Гловацкий (р. 1938), начинавший как прозаик и киносценарист, унаследовал от своих предшественников склонность к тому, чтобы слишком серьезные темы облекать в форму забавных ситуаций, а сочувствие к своим героям маскировать едкой иронией. Гловацкий, начиная с трагикомедии "Антигона в Нью-Йорке", пользуется таким художественным приемом, как литературная ассоциация, создавая новые контексты для героев классической драматургии ("Фортинбрас напился", "Четвертая сестра").

Гедройц и Турович

Политическая ситуация непосредственно влияла на степень строгости цензуры. В Польше действовало Главное управление контроля над публикациями и зрелищными мероприятиями, ликвидированное в 1990 г. Просуществовавшая почти полвека система вмешательства в тексты и наложения запрета на выход в печать и даже на произнесение вслух фамилий некоторых авторов была нацелена на полное и беспрекословное подчинение властям всех проявлений общественной активности. Сопротивление угрозе длительного нарушения связи между творцом и читателем требовало тяжелой, трудной и не всегда заметной работы. Воплощением и символом этой работы стали два выдающихся человека, которых называли "личности-учреждения".

Ежи Гедройц

"В моем понимании роль редактора не состоит только в том, чтобы разглядеть в ком-либо талант, но, прежде всего, это роль опекуна". Высказывание Ежи Гедройца (1906 - 2000) - основателя и главного редактора ежемесячного журнала "Культура", издававшегося Литературным институтом в Париже, в полной мере можно отнести также к Ежи Туровичу (1912 - 1999) - главному редактору краковского еженедельника "Тыгодник Повшехны", выходящего со скромным подзаголовком: католическое, общественно-культурное издание. Оба редактора соединяли в себе мудрость с несогласием идти на моральные компромиссы, невероятную трудоспособность с высочайшим профессионализмом, последовательность убеждений с открытостью в отношении иных взглядов. Оба до последних дней были молоды душой и старались формировать свободное будущее в годы принуждения. Их заслуги не ограничиваются колоссальным вкладом в смену государственного строя, которую они дождались, но охватывают также изменение взглядов на традиции и попытки определить место личности в современном мире. Смерть обоих легендарных редакторов завершила эпоху "ответственной опеки", поддерживавшей талантливых людей и разнородные явления во всех областях культуры.

Ежи Турович. Польская школа репортажа

Репортаж как самодостаточное явление сформировался только в ХХ веке, а в Польше еще в период между двумя мировыми войнами считался одним из самых интересных "жанров, граничащих с литературой". Обращение к традициям популярных в XIX веке мемуаров, дневников, забавных историй из жизни известных людей и заметок хроникеров позволило авторам репортажей чуть ли не сразу выйти за рамки строго документальной записи событий. История о судьбе конкретного человека как лейтмотив в соединении со стремлением автора к обобщению оказалась особой техникой повествования, давшей возможность литературной диагностики трагических событий ХХ века - эпохи тоталитарных режимов, войн, холокоста.

Развитие "польской школы репортажа" связано с событиями II мировой войны. Но тексты К. Прушиньского или М. Ваньковича явно шли в направлении художественной прозы. Другой метод избрали Зофья Налковская в "Медальонах" - аскетическом свидетельстве холокоста и Тадеуш Боровский, рассказы которого о лагере смерти, вначале отнесенные к документальной прозе, стали настоящим обвинительным актом миру, превратившему человека в товар. Густав Херлинг-Грудзиньский использовал пережитое им в советских лагерях для того, чтобы в своем творчестве заново поставить вопросы об основных моральных и религиозных принципах. Глубина проблематики "Другого мира" служит ярким доказательством того, что мнение Бертрана Рассела, считавшего эту книгу одной из "важнейших и самых выдающихся, какие написаны в ХХ веке", не теряет своей актуальности.

Подлинные события, такие как подвиг священника Максимилиана Кольбе, принесшего себя в жертву палачам Освенцима, или преступление банды Мэнсона в калифорнийском доме Романа Поляньского отразил Ян Юзеф Щепаньский в сборнике очерков "Перед неизвестным трибуналом", чтобы сделать их предметом размышлений на тему нравственности. Память о холокосте до сих пор жива в героях произведений Ханны Краль ("Успеть до Господа Бога", "Танец на чужой свадьбе", "Жиличка"). Но ее книги - это не только увековечение памяти, а попытка разобраться в современном мире. Такую же роль играли экзотические страны в произведениях Рышарда Капущиньского ("Император", "Шахиншах", "Империя"). Далекие по времени события, чужеродные обычаи, политические бури, описанные автором, служат раздумьям на тему бытия и смысла всё более внезапных и резких перемен в жизни человеческого сообщества. Судя по всему, именно универсальность и глубина этих произведений являются главными причинами международной популярности вышеназванных авторов.

"Солярис"в Голливуде

Проза Станислава Лема (р. 1921) входит в канон обязательного чтения и при этом подарит огромное удовольствие любителям научной фантастики. Врач по образованию и научный мыслитель, великолепно ориентирующийся в теории эволюции, математике, кибернетике, астрономии и физике, Станислав Лем стал "искателем мудрости", философом и исследователем путей, какие открыло перед человечеством развитие науки и техники. Лем написал несколько десятков книг - романов, рассказов и пьес science fiction, ставших классикой этого жанра ХХ века: "Солярис", "Сказки роботов", "Звездные дневники", "Глас Господень". Сюжеты произведений этого писателя, обогащенные философским подтекстом, бывают серьезными, но чаще - ироничными и очень смешными, ведь автор мастерски использует литературную стилизацию, игру слов и понятий, и всегда - захватывающими, держащими читателя в напряжении.
Самый известный в мире роман Лема "Солярис" (1961 г.) дождался двух экранизаций: в 1972 г. одноименный фильм снял легендарный советский режиссер Андрей Тарковский. Перевод одного из глубочайших философских произведений Лема на язык кинематографа оказался очень трудной задачей не только с художественной точки зрения. Коммунистические власти потребовали от Тарковского ряда перемен в сюжете и интерпретации "Соляриса", что сильно исказило творческое видение Лема. Тем не менее, картина получила Специальный приз жюри на фестивале в Каннах, удостоившись также такого определения как "самый глубокомысленный и проникновенный фильм в истории кинематографа science fiction". В 2002 г. "Солярис" перенесен на экран творческим тандемом Содерберг-Камерон. Фильм был снят на знаменитой киностудии "ХХ век Фокс" (Twentieth Century Fox). Правда, после просмотра обоих фильмов многие зрители, делают вывод, что лучше всего обратиться к литературному первоисточнику...

Литература Польши XVIII века

Введение

XVIII век в истории Польши - век упадка и национальных бедствий. «Эта основанная на грабеже и угнетении крестьян дворянская республика находилась в состоянии полного расстройства; ее конституция делала невозможным какое-либо общенациональное действие и в силу этого обрекала страну на положение легкой добычи соседей. С начала восемнадцатого столетия Польша, по выражению самих поляков, держалась беспорядком».

В конце века в результате трех разделов Польша потеряла свою независимость. Мрачные перспективы дальнейшей судьбы Польши понимали в XVIII столетии наиболее дальновидные умы даже среди польских аристократов. Станислав Лещинский, избранный, но не допущенный на польский престол, в политическом трактате «Свободный голос» (1733) предлагал укрепить государственный аппарат и ликвидировать крепостную зависимость крестьян. Он писал: «Всем, чем мы славимся, мы обязаны простому народу. Очевидно, что я не мог бы быть шляхтичем, если бы хлоп не был хлопом. Плебеи суть наши хлебодатели; они добывают для нас сокровища из земли; от их работ нам достаток, от их труда богатство государства. Они несут бремя податей, дают рекрутов; если бы их не было, мы бы сами должны были сделаться землепашцами, так что вместо поговорки: пан из панов, следовало бы говорить: пан из хлопов».

Слабость центральной власти, бесчинства феодалов, крайняя нищета крестьянства, культурное одичание - вот что характерно для «старой варварской, феодальной, аристократической Польши, покоящейся на закрепощении большинства народа» (Ф. Энгельс).

Мартин Матушевич

Внутренний разлад и анархию в государстве рисуют знаменитые «Мемуары» одного из крупных тогдашних государственных сановников, кастеляна брестлитовского, Мартина Матушевича (1714-1768).

Не предназначая свои записки к печати, Матушевич со всей откровенностью рассказал о порядках и нравах современной ему Польши, о закулисных интригах, подкупах, иногда насилиях, какие чинились над депутатами сеймов и сеймиков или над депутатами судебных трибуналов. Для примера приведем описание судебного разбирательства одной тяжбы о наследстве: «Дело длилось три недели, наконец, когда депутату радзивилловской партии Горницкому задали слабительного, так что он не был в состоянии явиться на заседание, то одним голосом большинства отец коадыотор виленский выиграл дело об опеке над имуществом своих племянников и ими самими». В некоторых случаях прибегали к убийству ради устранения неугодных лиц, могущих повлиять на результаты голосования. О денежных субсидиях, получаемых должностными лицами от иностранных государств, Матушевич сообщает с наивным простодушием, пытаясь даже оправдать тех, кто ради подачек шел на предательство родины. «Неужто это было в самом деле государственное преступление для людей, находившихся в столь тяжкой оппрессии,- принимать что-либо от короля французского, столь великого?» - наивно спрашивает Матушевич.

Яркая галерея портретов польских магнатов, развратных, разнузданных, деспотичных, проходит перед глазами читателей «Мемуаров» Матушевича. Вот как описывает он Кароля Радзи-вилла, крупнейшего польского вельможу. «Бить князь любил, и трудно описать, какие безрассудства он творил, напившись пьян: стрелял в людей, носился на коне или отправлялся в церковь и пел молитвы, пока не выкрикивался и не приходил в трезвость». Не лучше вела себя и знать помельче. Вот что сообщает о своей матери автор «Мемуаров»: «Мать моя, приехав в Гослицы (имение Матушевичей.- С. А.), нашла там какой-то беспорядок, а так как управляющим там был шляхтич Ластовский, то она приказала бить его плетьми по голому телу так сильно, что этот Ластовский помер». «Мемуары» Матушевича были изданы через сто лет после их написания, в 1874 г., в Варшаве Павицким.

В недрах народных масс назревало недовольство. Народ тяготился зависимостью от иностранных государств, анархией и непорядками, которые царили в стране, неустройством жизни и своим бедственным положением. Народный протест вылился в 1794 г. в национально-освободительное восстание, которое возглавил Тадеуш Костюшко.

Размах народного движения напугал крупную шляхетскую знать Польши, и она предпочла пойти на раздел страны, на отказ от национального суверенитета, нежели допустить у себя революцию, которая только что произошла во Франции. «...Он являлся для крупной аристократии последним средством спасения от революции...».

Культурная жизнь Польши была достаточно активной. Появилось множество журналов (к концу века их число доходит до 90). В переводе на польский язык были напечатаны трагедии Корнеля, Расина, позднее «Эмилия Галотти» Лессинга и «Школа злословия» Шеридана. Особенно много переводили Вольтера. Войцех Богуславский перевел «Гамлета» Шекспира.

Литература в основном содержала просветительские идеи и по преимуществу носила сатирический характер.

Адам Нарушевич

Большим мастером политической сатиры был Адам Нарушевич (1733-1796), человек широко образованный, побывавший во Франции, Италии, Германии, занимавший одно время кафедру пиитики в Виленской академии. Наибольшей известностью пользуются его сатиры «Полякам старого времени» и «Голос мертвецов» 1 . «Измена, вымогательство, наезды слывут добродетелями, потому что господа грабители имеют деньги, гербы и поместья, а ты, бедный мужик, за кражу снова пойдешь упитывать телом своим алчных воронов»,- угрюмо писал поэт.

Адам Нарушевич был крупным историком Польши. В течение шести лет писал он семитомную «Историю польского народа». Это был первый научный труд по истории страны, опирающийся на достоверные источники. Нарушевич несколько идеализировал старину, чтобы противопоставить ее современности. Политическая тенденция его «Истории...» весьма очевидна: прославить идею национального единства, крепкой централизованной государственной власти.

Игнатий Красицкий

Главнейшим выразителем польского Просвещения был Игнатий Красицкий (1735-1801). По своему происхождению и положению Красицкий был крупным польским аристократом. Родственник короля Станислава Августа Понятовского, он был назначен в 1766 г. епископом Вармийским. Положение одного из крупных сановников церкви не помешало ему стать во главе польского просветительского движения. Человек широких и разносторонних знаний, следивший за развитием передовой общественной мысли Англии и Франции, он много сделал для отечественной культуры.

В 1775 г. вышла из печати его поэма «Мышейда». Старинное предание о легендарном царе Попеле, съеденном мышами за жестокость к народу, было рассказано историком Кадлубеком в XII в. Это предание использовал Красицкий для сатирического изображения феодально-шляхетской Польши.

Попель и его фаворит - кот Мручислав организовали великое гонение, на мышей. В мышином царстве смятение. Собирается мышиное вече. В сцене заседания мышиного и крысиного совета дана остроумная сатира на польский сейм, на всегдашнюю разноголосицу в нем, тормозящую всякое разумное решение.

И бот сошлись в роскошном помещенье

Вельможи...

И в тот же миг собранье раскололось.

И шум, и гам - галдеж, а не совет;

Сам Грызомир на троне и при свите

О вольности кричит он, о защите

Отечества, а тем и горя нет.

Они в ответ одно лишь: «Как хотите,

Пусть вольность гибнет - это не беда!»

И разошлись спокойно кто куда!

(Перевод М. Павловой.)

Через три года после выхода в свет «Мышейды» Красицкий публикует свою сатирическую антиклерикальную поэму «Монахомахия», вызвавшую переполох в стане польских церковников, тем более что удар исходил от одного из князей церкви. Красицкого часто называли «польским Вольтером». Он был действительно человеком самых свободных взглядов, противником всякого ханжества, да и положение церковника он занял вынужденно, по настоянию отца, который не выделил ему части наследства, не желая раздроблять свои огромные владения. К монахам Красицкий относился с нескрываемым презрением, свою епархию посещал редко, больше живя в Варшаве, занимаясь науками и литературой.

Просветительская тенденция поэмы намечается с первых же строк, с описания нищей страны, в которой

Три корчмы да трех ворот остаток,

Домишки да монастырей десяток.

В этой стране

Теряя счет годам,

Святая глупость мирно обитала,

Избрав себе прикрытьем божий храм.

(Перевод М. Павловой.)

В поэме нет, конечно, тех резких выпадов против церкви, которые мы видим в антиклерикальной литературе французских просветителей, однако достаточно было и того, что монахи предстали в глупом и смешном виде. Служители церкви возмущались. На автора поэмы полетели жалобы и доносы, и Красицкий, дабы усмирить их, написал поэму «Антимонахомахия», в которой примирительным тоном рекомендовал монахам успокоиться и свел свой выпад против них к безобидной шутке. -

Тем не менее поэма «Монахомахия» сыграла значительную роль в польском Просвещении, прививая читателям дух религиозного скептицизма. Игнатий Красицкий был незаурядным прозаиком. Его перу принадлежат повести «Приключения Николая Досвядчинского», «Пан Подстолий» и др.

Первая повесть написана в жанре просветительского философского романа. Феодально-шляхетской Польше со всеми ее пороками противопоставлено утопическое общество дикарей, живущих по руссоистскому идеалу - на лоне природы, вдали от цивилизации. Герой повести Николай Досвядчинский, многое испытав и многое повидав на свете, возвращается на родину, чтобы честно служить ей, уважать труд крестьян, быть гуманным помещиком.

Красицкий, подражая Вольтеру, написал в духе его «Генриады» польскую эпопею «Хотинская война». Поэма его, полная аллегорических фигур («Слава», «Вера» и пр.), холодна и абстрактна. Красицкий много переводил, стремясь расширить круг чтения своих соотечественников: «Песни Оссиана», сочинения Лукиана и Плутарха.

Виктор Хорев

Польская литература ХХ века. 1890–1990

© Хорев В. А., Текст, 2009

© Институт славяноведения РАН, 2009

Настоящая книга написана для тех читателей, которые интересуются Польшей, ее историей и культурой.

В Польше, как, впрочем, и в России, из всех феноменов культуры именно литературе – в силу особенностей исторического развития общества и особого значения литературы с ее повышенным эмоциональным воздействием на читателя – выпала преобладающая роль в формировании общественного сознания и психологии. По крайней мере, так обстояло дело до середины XX в., т. е. до расцвета кино, а потом и телевидения и других средств массовой информации, которые, взяв на себя некоторые функции литературы как средства эстетической коммуникации, в итоге все равно опираются на ее слово. Как остроумно заметил по этому поводу известный польский историк литературы Казимеж Быка (1910–1975), «без литературы телевидение и радио были бы похожи на оркестр без пюпитров и нот – много интересных и изощренных инструментов, неизвестно только, что с ними делать»{1}. Кстати, большинство польских кинофильмов, принесших славу польскому кинематографу, создано на основе известных литературных произведений. По словам выдающегося польского писателя Ярослава Ивашкевича, польский фильм сделал мировую карьеру на литературе, «фильм, как и театр, и телевидение – это производные от литературы»{2}.

Трудно поэтому переоценить значение представления о польской художественной литературе для понимания феномена «польскости», процесса ее познания и приобщения к ней. Чем больше в конечном счете русский читатель будет знать о польской литературе, тем более объективным будет его общее представление о Польше.

Польская литература, в том числе литература XX в., которой посвящена настоящая книга, внесла немалый вклад в мировую культуру. Выделение наиболее важных достижений в той или иной литературе связано с более общей проблемой специфики функционирования иноязычной литературы (в данном случае польской) в условиях другой культуры. Большое значение имеет здесь накопление и пополнение русских переводов из польской литературы, то есть объективное присутствие и самостоятельное существование в рамках русской культуры, русского литературного языка определенного числа имен и текстов, которые дают представление о польской литературе. Поэтому целесообразен перечень основных переводов из польской литературы XX в. на русский язык в приложенной к книге библиографии.

Польская литература рассказала миру о своей стране, совершила значительные художественные открытия, дала новые измерения человеческой психики. Она, как и другие феномены польской культуры, выразила умонастроения и стремления не одного поколения поляков, оказала и продолжает оказывать влияние на их национальное самосознание. А также на отношение зарубежного читателя к Польше.

Русский читатель польской литературы чаще всего имеет поверхностные и искаженные представления о Польше. Его знания сводятся в основном к распространенным стереотипным суждениям о Польше, ее истории, польском национальном характере, отношениях между Польшей и Россией. Эти стереотипные суждения – а они, к сожалению, в России часто имеют негативную окраску – основываются на предшествующем им общественном сознании и одновременно влияют на дальнейшее формирование этого сознания. Ничто так не способствует успешному преодолению устоявшихся схем, взаимных претензий, негативных стереотипов – а тем самым более глубокому взаимопониманию между народами – как познание иной ментальности через художественную литературу, через сферу прочувствованной мысли.

Но литература – это всегда громадное количество разноуровневых в художественном смысле текстов и множество имен, перед которыми оказывается растерянный читатель. Помочь ему выбрать из них наиболее значительные и репрезентативные, руководствуясь определенными принципами – одна из задач данной книги.

На мой взгляд, может и должен быть создан некий канон имен и текстов, отражающий опыт польской литературы XX в., который позволил бы русскому читателю ориентироваться в ее подлинных достижениях. При этом следует избегать перегибов, умолчаний, конъюнктуры как недавней прокоммунистической, так и нынешней, часто автоматически меняющей прежние плюсы на минусы и наоборот. Думается, что этот канон должен в первую очередь выполнять две функции: познавательную и эстетическую. Хотелось бы подчеркнуть внеэстетическую функцию художественной литературы, в том числе высокохудожественной, как информатора чужого читателя об иной жизни – часто единственного для него источника сведений о старой и новой истории Польши, о поведении людей в разных ситуациях, об общественно-политических преобразованиях, определяющих людские судьбы, и т. д. Литература создает возможность особого познания действительности, преломленной в воображении писателя. Эта действительность может отличаться от знакомой читателю и открывать новые, универсальные горизонты, если писатель стремится рассматривать описываемые явления в общечеловеческой перспективе. Разумеется, в представлении литературных достижений должно найтись место и для эстетических поисков в иноязычной литературе, которые могут обогатить собственную литературу и ее художественный язык. Важно, чтобы та картина польской литературы, которая в итоге формируется, уточняется и закрепляется в русском сознании, была максимально приближена к реально существующей картине польской литературы, хотя достичь полной идентичности здесь невозможно.

Конечно, каждый вновь предлагаемый канон, независимо от свободы действий его автора, является в той или иной мере субъективной и упрощенной моделью литературы. Главным критерием его создания должна, на мой взгляд, быть мысль о вкладе польской литературы в мировую литературу. Это случается тогда, когда данное произведение превосходит или по крайней мере приближается к уровню образцов, то есть художественных, философских, идейных достижений, уже имеющихся в сокровищнице мировой литературы, или же когда оно вносит во всемирную литературу объективно значимый вклад, информируя читателя, принадлежащего к другой национальной культуре, о жизни, убеждениях, обычаях и истории своего общества и народа.

Представление об иноязычной литературе за рубежом всегда отличается от представления о ней в стране ее творцов. У русского полониста и польского полониста, у русского читателя и польского читателя одних и тех же польских текстов разная культурная основа, они читают под разными углами зрения, что необходимо принимать во внимание. За рубежом доступно меньшее число текстов, в активной памяти оседает значительно меньшее число имен и названий, нежели у читателя в родной стране. К тому же, как правило, знакомство с текстами происходит в иное время, с большими пробелами, с опозданием, в ином историко-литературном контексте, что вызывает иные ассоциации и чувства. Правда, иногда взгляд со стороны дополняет и корректирует «домашние» оценки.

Дополнительные сложности возникают в связи с таким феноменом в развитии литературы именно XX в., как литература, «опоздавшая» к читателю (к своему и чужому) в силу того, что тоталитарные режимы со своей политической цензурой затрудняли или делали невозможным своевременное знакомство читателя с «идеологически невыдержанной» литературой, в том числе эмигрантской. Трудности возникают и в связи с необходимостью переоценки масштабов и переосмысления ряда явлений и фактов литературы, что было вызвано крахом коммунистической утопии и преодолением в гуманитарных науках догматической идеологической доктрины. Тем более продуктивным является, на мой взгляд, предпринятое рассмотрение развития польской литературы XX в. в общественно-политическом контексте (хотя возможны и другие подходы), поскольку литература есть часть целостной культурной системы и развивается во взаимодействии с реальной жизнью социума. Автор книги стремился, не упуская из виду художественную индивидуальность писателей, показать преломление в их творчестве важнейших проблем жизни польского общества.

В XX веке Польша (как и вся Европа) испытала такие масштабные потрясения, как массовое уничтожение людей в результате кровопролитных мировых и локальных войн, а также господство тоталитарных систем и фиаско исторического эксперимента – построения социализма в Советском Союзе и странах так называемого социалистического лагеря. Итогом этих потрясений стал кризис веры в человеческий разум и мораль, в прогрессивную эволюцию человечества. Непрочным оказался фундамент культуры XIX в. – убеждение в поступательном общественном прогрессе, берущее свое начало еще в эпохе Возрождения. Обесценились также значимые для предыдущих столетий идеи, как прогрессивной эволюции, так и революции. Именно с отношением к этим потрясениям и, стало быть, с осмыслением главной проблемы человеческого сознания в любую эпоху – места человека в истории, личности в обществе – и связаны, в первую очередь, судьбы европейской культуры и литературы в XX в., в том числе польской.